Гушанский Эммануил Львович

Единство, столь необходимое человеку для осознания смысла жизни и создания концепции, в рамках которой возможна целенаправленная деятельность, недостижимо в пределах всего общества и государства в современном понимании этих понятий (самые структурированные и «тоталитарные» типы государственного строя в виде монархии, имиперии и т.д. доказали в западной культуре свою несостоятельность, и их распад сопровождался и сопровождается идейным разбродом, крушением иллюзий, постмодернистским пессимизмом).

Вместе с тем, человек не может замкнуться в самом себе или в системе партнерских или семейных отношений, такое единство в малом вызывает удушье, подавляет естественную потребность выйти за свои пределы, распространить свои концепции на все большее количество явлений, расширить круг своих понятий и понимания. Выход за пределы личностных и узких межличностных отношений благотворен еще и тем, что снимает эмоциональное напряжение, возникающее в замкнутом пространстве, соответствует инстинкту свободы, дает возможность субъекту проецировать свои внутренние качества на предметы внешнего мира, расширять пределы своего бытия.

Формирование гражданского общества подразумевает создание различных объединений людей в форме общин, сообществ по интересам, профессии и роду деятельности, религиозным предпочтениям, имущественным сословиям и т.д. Революция взрывает сложившуюся систему объединений и направляет личность либо на разрушение, либо внутрь, к самому себе или к узкой сфере межличностных отношений.

Наша российская революция разрушила общинные объединения, объединения сословные, элиты и другие сообщества, соединяющие граждан в сравнительно небольшие группы, служащие питательной средой для расширения общественных связей и создания комфортных условий существования. Разрушены общины, столетиями существовавшие в крестьянской среде и способствовавшие формированию национальной коллективистской психологии и исторического коллективного разума; разрушены и их уродливые подобия в форме колхозов и совхозов. Становится все более реликтовой и коллективная пролетарская психология, связанная с индустриализацией и объединением людей в целях производства. Постиндустриальная эпоха сопровождается возникновением постмодернистской психологии и другим по качеству объединением малых и больших групп.

Наше современное общество не структурировано, а, напротив, атомизировано, оно не объединено ни идеей, ни целью, ни ясной исторической перспективой.

Объединения внутри этого общества носят крайне узкий, утилитарный характер и направлены не столько на привлечение новых членов, сколько на отъединение и защиту от других. Общины, имеющие исторические корни и территориальную границу, связывающие своих членов традициями, членство в которых столь значимо для граждан стран Западной Европы, были в значительной степени ориентированы на прием новых членов; их относительные рубежи были предсказуемы и достаточно проницаемы.

Новые объединения в российской среде пока не могут служить основой гражданского общества. Они не связаны друг с другом, носят либо элитарный, либо «тусовочный» характер, с опаской относятся к новым членам, озираются, боясь внедрения «спецслужб» и использования их в интересах других групп; они выстаивают прочные заслоны для проникновения новых членов и, не имея традиций и общих ритуалов, стремятся к изоляции, разрабатывают новые способы защиты и не имеют стратегических программ, которые могли бы соответствовать интересам масс и служить основой создания партий. Единственным критерием создания крупных общественных объединений является материальное положение, но это по ряду социальных причин до сих пор не привело к формированию каких-либо структур с внятными представительскими функциями.

В среде тех, кто был «диссидентом» во времена советской системы и принимал активное участие в ее демонтаже, также очень выражены тенденции ограничения и защиты. Они, будучи разочарованными утратой своего значения в обществе после периода востребованности на пике революционных преобразований, стремятся сохранить свои позиции (в бизнесе, научных объединениях, владении отданной им во владение или пользование недвижимостью, концентрации в своих руках грантов на выполнение тех или иных общественных или научных работ), с недоверием относятся к новым лицам, подозревая в них (часто обоснованно!) агентов ФСБ или других групп и объединений. Таким образом, общественные организации, имея центробежные тенденции, все больше уподобляются малым тоталитарным группам или группам лиц, вынужденных обороняться от общественного мнения или общественных предрассудков (например, объединения или движения гомосексуалистов и др.). Для таких групп характерны чрезмерная централизация, подчинение лидеру, существование ритуалов, публичные поощрения или наказания, ограничение социальных связей («обрубание хвоста»). Такая «атомизация» общества представляет угрозу для строительства открытого общества, его демократизации и способствует попыткам объединить общество «сверху», насильственным путем, с помощью национал-фашистских идей, подыгрывания низменным инстинктам толпы.

Человек, рождаясь, в течение длительного времени остается беспомощным и социально зависимым, сливаясь со своим окружением, отделяясь от него и впитывая в себя необходимую для себя часть внешнего мира. Процесс развития сопровождается познанием, а затем и интеллектуальным упорядочением познанного. Будучи беспомощным в физическом, биологическом и социальном отношениях, человек характеризуется громадным неисчерпаемым вакуумом для заполнения его в течение жизни духовным содержанием. Дух в виде культуры, общественного устройства, продуктов цивилизации, искусственной среды становится частью индивидуального бытия человека, который, отделяясь от данного ему социума, сам становится неисчерпаемым миром.

Поглощение, интериоризация окружающей среды сопровождается постепенным расширением продуцирования нового мира, экстериоризацией его, распространением интериоризированного познанного во-вне, актом созидания и сотворения, воплощением принципа сотворения человека по образу и подобию божьему.

Для творческой деятельности, для непрекращающегося интуитивного охватывания невоспринимаемых непосредственно предметов, концептуального освоения мира, осмысливания, созидания единства в мире хаоса, преодоления неудач и утоления тревоги, вызванной колебанием песчинки в океане непознанного, необходимы такие психические механизмы, которые предназначены для освоения, упорядочения, классификации и категоризации. Рефлексия является одной из ступенек формирования человека, ведущих к акту сознания, превращения воспринятого в субъективный феномен. Феномены сознания возникают не только в форме перехода воспринятого в представленное, но также в использовании кладовых прошлого, применении памяти, для чего необходим процесс ретенции, удержания воспринятого. Отрефлексированный и сопоставленный с прошлым мир уже лишен непосредственной данности, при восприятии которой не нужна функция времени, направленного как назад, к фиксированному, омертвевшему прошлому, так и вперед, для интуитивного постижения мира, и конструирования его, исходя из разработанных в микрокосме человеческой личности концепций, категорий, закономерностей. Любое постижение, любой акт восприятия направлен, избирателен, интенционен. Интенция в начале развития человека исходит из аффективных потребностей ребенка и определяет избирательность акта освоения и его первичную опосредованность через социально значимую для ребенка фигуру (родителя, кормилицу, воспитателя). У ребенка нет прошлого, нет будущего, нет переживания времени, необходимого для сопоставления и конструирования нового, осмысленного мира, созидание которого связано с феноменологией отрефлексированного акта восприятия, нет сомнения, связанного с процессами памяти, сравнения, сопоставления.

Определяя свое положение в мире, мы со-поставлем, осо-знаем при посредстве феномена - осознанного признака того или иного психического процесса. Общаясь друг с другом, мы обозначаем словами (понятиями) те или иные феномены и с помощью слов пытаемся понять психическое состояние другого. Далеко не всегда другой человек, социальная среда, ситуация могут быть определены словами, ибо не всякий феномен – признак психического состояния или процесса – отражает смысл сложного нерасчлененного феномена. Кроме того, общение может происходить не только в форме обмена сообщениями о феноменах, но и на интуитивном уровне, когда происходит постижение сознания другого человека с помощью эмфатии.

Интенция вторичного (вследствие рефлексии, процессов сознания, концептуализации) процесса, направленного на упорядочение внешней среды и создание требуемого для существования личности социума, носит избирательный характер, зависящий как от сложных и дифференцированных потребностей личности, так и от той структуры, на которую направлена интенция (психика другого человека, тот или иной предмет или группа предметов в их взаимодействии, социальная организация и т.д.).

Таким образом, человек выступает в роли демиурга и его изначальная слабость и неприспособленность – идеальная среда для духовного развития и формирования разума – познающего, созидающего и привносящего порядок в мир с помощью слова, которое «было в начале».

Психическое (да и всякое другое) заболевание врач диагностирует на основании феноменов (т.е. осознанных представлений о симптомах), причем часть этих феноменов состоит из отраженных (и преображенных) в сознании врача субъективных переживаний пациента. Определение болезни – это сочетание субъективной картины страдания с «объективной» картиной, представленной врачем на основании оценки симптомов и ряда объективных показателей, зависящей от объема знаний врача, его опыта, интуиции (способности охватить все объективные и субъективные признаки в целом) и направленности сознания врача на те или иные уже известные медицине сведения о болезни в совокупности этиологии, патогенеза, спусковых механизмов и т.д.

Для психических расстройств характерно резкое расхождение между субъективной и объективной картиной болезни, что создает основу для дискриминации душевнобольных и применения к ним принудительных мер. Вопрос согласования, установления корреляции между субъективным и объективным – основной в создании платформы взаимодействия между врачем и пациентом. Без попытки понять, осмыслить (придать смысл), оценить субъективную картину болезни, представить ее психодинамическую природу, определить то место в процессе взаимодействия между объективным и субъективным, которое является искаженным или утраченным звеном в непрерывном движении от восприятия к представлению, от представления к памяти, синтезу, созданию концепции, направлению сознания на внешний мир с уже подготовленных позиций, базирующихся на фундаменте неосознаваемого опыта, коллективного подсознательного и т.д. – деятельность психиатра является проявлением насилия, попыткой общества подавить или изолировать человека, феноменология сознания которого отличается от принятых обществом концепций и социальных норм.

Всякая попытка связи субъекта с объективным миром приводит к некоторому отгорожению и приоритету тех форм психической деятельности, которые обслуживают внутренние потребности человека. Блокада центробежных связей находит свое отражение в болезненных феноменах измененного сознания, когда психическая деятельность характеризуется погружением в мир представлений, оторванных от реальности, носящих образный, формируемый аффектом, характер и подчиняющихся не законам логики и иерархии ценностей, делающих субъективное переживание доступным другим, а принципам сочетания по смежности, агглютинации, кентавроподобной слитности противоположных качеств и т.д., то есть подчиняется патопсихологическим механизмам изоляции от внешнего мира. Такого рода механизмы патологического со-знания изучены значительно меньше, чем психологические и логические закономерности «нормального» (т.е встроенного в общественные механизмы) члена общества.

По-видимому, психиатрическую феноменологию следует строить на основании изучения нарушений функционирования всех доступных наблюдению звеньев центростремительных и центробежных психических процессов. Так, например, даже массивные нарушения восприятий при повреждении органов чувств вовсе не приводят к расстройству механизма образования представлений, формирования связей между ними, использования кладовых памяти для формирования понятий, суждений, концепций, направленности психических процессов на познавание внешнего мира, социальных связей и т.д. И, наоборот, поломка тех или иных внутренних связей и областей головного мозга, участвующих в функционировании таких систем, приводит к нарушению процесса направленности на объект, выявления закономерных связей в объективном мире, использования сложившихся ценностей, способности к формированию таких концепций и таких психологических структур, которые были бы поняты другими членами общества и способствовали взаимосвязи с ними.

Наличие поломки в каждом звене психологической объект-субъектной и субъект-объектной цепи сопровождается не только рядом феноменов, но и нарушением системного, целостного реагирования, в рамках которого психика функционирует как единая структура.

Единство психики на разных ступенях развития и в зависимости от условий (генетические задатки, поломки и препятствия, болезнь и т.д.) обеспечивается различными механизмами.

В детском возрасте единство функционирования мозга и психической деятельности определяется эгоистическими, а в младенчестве, в основном, вегетативными потребностями и формируется полем, наличной ситуацией, обеспечивающей непрерывность деятельности. Находящиеся в поле зрения предметы «притягивают» внимание ребенка, которое постоянно отвлекается другими предметами. Таким образом, организуется непрерывный поток рецепции, насыщающий потребности ребенка. Ребенок не терпит пустоты, он заполняет ее новыми впечатлениями, прикосновением к предметам, находящимся в поле зрения, ритмическими и мимическими движениями, звуками и их повторением и т.д. Бедность внутреннего содержания компенсируется богатством впечатлений, заполнением пустоты, объединением полученных внешних впечатлений аффективными, эгоистическими потребностями. Такое объединение рецептивных процессов воспринимается как данность и, не будучи сопоставленным с прошлым и предстоящим, не требует вмешательства времени, которое либо не воспринимается, либо присутствует как фон, как бесконечность.

По мере формирования личности все большее значение для единого функционирования психики приобретают доминирующие тенденции, цели (осознанные и неосознанные), направляющие деятельность человека и организующие восприятие, представления, мыслительные и интеллектуальные процессы, интенцию и интуитивное познание мира, не представленного наличной ситуацией, и, по существу, метафизического. Структура личности определяется доминирующими тенденциями, соединяющими в единый механизм всю психическую деятельность, ее концептуальность, потребность в контактах, отражении своих качеств в сознании других, содержанием и потоком сознания.

Разумеется, болезнь может влиять на психику как единую структуру или изменять ее. Так, при органических поражениях лобных долей, имеющих отношение к синтезу нервно-психической деятельности, возможен переход от целостной структурной деятельности с избирательной направленностью, категоризацией и интуицией к полевому поведению, а, следовательно, к иной форме концентрации и классификации.

Каждое психическое расстройство определяется либо изменением направления психической деятельности (как реакция при столкновении с препятствием), либо такой перестройкой психики, которая по-новому, в измененных болезнью условиях, ее объединяет. Так, переход от гелиоцентрического к эгоцентрическому (архаичному) мировоззрению при шизофрении обусловливает либо бредовое поведение, либо ту или иную степень ограничения социальных контактов и формирование аутистической системы сомообеспечения, переход от реальности к жизни в мире фантазий.

Выявление цементирующих личность, определяющих ее структуру тенденций необходимо не только для диагностики личностных расстройств, но и для психотерапевтической педагогики, направленной на адаптацию и социализацию личности в конкретной ситуации.

Особенно необходимо выявление личностной структуры и доминирующих, консолидирующих личность тенденций при осмысливании мотивов поведения в различных судебных ситуациях, при криминалистических расследованиях. Мотивы преступления обязаны выявлять и анализировать следственные органы и суд. Однако, они в большинстве случаев лишь констатируют факты правонарушений и отслеживают криминальную деятельность, не задаваясь целью осмыслить и понять мотивы этой деятельности, связь мотивов с особенностями личности преступника и доминирующими тенденциями, формирующими эту личность. Роль психолога в криминальных расследованиях при проведении психолого-психиатрических или психологических экспертиз в российской судебной системе, к сожалению, заключается лишь в экспериментально-психологическом анализе состояния подэкспертного в момент обследования (т.е. после правонарушения или не в период времени, интересующей суд ситуации) без попытки понять мотивы данной деятельности в контексте единого, концептуально организованного (хотя не всегда и не во всем осознанного) психического процесса.

Криминальное действие, особенно совершенное в состоянии аффекта, представляет собой концентрированный в поступке разряд, как молния, освещающий и обнаруживающий всю психическую структуру человека. «Понять» эту структуру вовсе не значит «простить». Такое понимание важно не только для судебного процесса, где критерии вменяемости-невменяемости, дееспособности-недееспособности носят отнюдь не только медицинский аспект, но и для самого подсудимого или участника процесса, т.е. является интеллектуальным орудием для превращения судебного процесса в катарзис с последующим выздоровлением или социальной адаптацией.

Как писал К. Ясперс, человек без корней подобен листку, оторванному от дерева и гонимому ветром. Вопрос о культуре, о воспитании и образовании как выращивании человека из корней культуры имеет прямое отношение к современной постмодернистской психологии масс, потребляющих продукты культуры в форме технических устройств и популярных развлечений и все больше перемещающейся из мира реального в мир виртуальный.

В этом плане восстановление университетов в их первоначальном понимании с традициями воспитания и образования (пусть не массы, а «элиты», как организующей и формирующей общество закваски) подобно развитию человеческой психики с ее переходом от рецепции к рефлексии, формированию сознания, ретенции, организации концептуальной деятельности, направленной на познание и способной к интуитивному пониманию того, что не дано в непосредственных восприятиях. Университет подобен мудрецу, впитавшему в себя традиции и способного использовать тысячелетний опыт и знания для новых подходов к неизведанному и производству новой среды, новой культуры. Обучение лишь для овладения продуктами цивилизации, воспитание homo faber (человека-машины) приводит не только к манипулированию этим существом, лишенным корней и готовым колебаться под воздействием любого давления, любого дуновения ветра, но и к чувству оторванности и экзистенциальному страху перед пучиной неизвестного и неизведанного. Поэтому homo faber , с одной стороны, боится перемен, а с другой – хватается за любую идею, как за утопающий за соломинку.

Разобщенность, отсутствие структурализации, деклассирование громадной массы населения в значительной степени является следствием целенаправленного разрушения корней для того, чтобы управлять людьми, оторвавшихся от своей культуры, своих традиций. Те, кто ратует за возвращение к моральным ценностям, возрождение культуры, национальное величие нередко сами лишены культуры, изгнаны из человеческого университета и, претендуя на руководство, разрушают культурные корни в целях управления массами, не имея идей и культуры для такого управления. От системы воспитания и образования элиты зависит организация общества, его направленность на созидательные цели, его объединение для выполнения общих задач и осмысленного существования.

Использование культурного достояния и плодов цивилизации должно быть организовано таким образом, чтобы оно находилось в прямой связи со знаниями. Такое регулирование, находящееся в руках государства, потребует воспроизводства культурной элиты и повышения его значимости, а также соответствующих форм образования. Такая утопия вечно актуальна – «Игра в бисер» тому свидетельство. В этой связи непрерывающаяся попытка воплотить утопию в реальность – залог выживания человечности.

В отличие от животного, у которого физическое, нейрофизиологическое и психическое действуют в нерасчленимом единстве, у человека слитность психического и физического существуют лишь при отсутствии или резком ослаблении деятельности сознания – в младенчестве, при глубоком слабоумии, тяжелом органическом поражении головного мозга. В общем же, человек существует как расчлененное целое в триединстве физического, психического и духовного, причем духовное начало выступает как в виде отделенной от человека культуры, к которой мы приобщаемся с помощью символов (язык и пр.), так и в процессе использования тех резервов, которые хранятся в нашей памяти, в нашем подсознании и извлекаются оттуда по мере надобности с помощью кодирования.

Процесс сознания интегрирует воспринятое, ретенцированное, прошедшее в актуальные феномены и направляет его на интуитивное, концептуальное, категориальнгое действие по постижению и преобразованию мира, создания среды для себя, производства культурных ценностей, которые, не обладая качествами жизни, являются ее основой.

Оживление культуры, актуализация прошлого может происходить с самим человеком при наличии знаний, образования и потребности в такой актуализации и при использовании тех культурных ценностей и плодов цивилизации, которые хранятся в форме культурной среды. По-видимому, исторический процесс сводится к тому, чтобы направить массы на использование плодов цивилизации, не прибегая к кладовым собственной психики. Человек массы, оторванный от основ и руководствующийся лишь сиюминутными потребностями – объект манипулирования, в поведении которого осознанные механизмы играют всё меньшее значение. Возникает парадокс накопления знаний и ненужности их использования их для жизни «как все». При этом подразумевается, что манипулировать массовым сознанием должны те, кто обладает широтой знаний, способностью обобщать и прогнозировать, умением использовать духовное богатство для того, чтобы регулировать и направлять «восстание масс», организовать и устремлять на выполнение известных им целей исторический процесс.

Разумеется, управлять таким оторванным от культурных традиций и исторической памяти человеком легче при условии однородности общества и стирании индивидуальных различий. Поэтому идеологом управляемого общества является тоталитаризм, фашизм, любой строй, который пренебрегает индивидуальными особенностями человека во имя общей цели (интересы государства, строительство коммунизма, экспроприация частной собственности во имя общего блага и т.д.). Строительство общества должно исходить из интересов индивидуума, располагающего мощным аппаратом собственных знаний и собственных мнений и способности объединяться с другими за счет частичной добровольной утраты собственного суверенитета во имя выполнения общих функций и общих задач.

Духовное развитие подразумевает также и расширение собственного достояния за счет экспансии «я» и присвоения ценностей, которые становятся частью «я», расположенной за его пределами. Собственности, как неотъемлемой части человеческого достоинства, придается ценность собственного существования. При обеднении личности, утрате субъективных ценностей собственность приобретает самодовлеющее значение. Борьба за собственность, бесчисленные судебные иски, связанные с имущественными претензиями, часто по сути является борьбой за собственное достоинство, вложенное в вещь, порой не имеющей той объективной ценности, которая ей присваивается. Квартира, дача, мебель и пр., которые оспариваются в судебном порядке – суть цена за попранное детство, отстраненность родителей от воспитания детей, зависть к одному из членов семьи и т.д. Имущество – овеществленный дух человеческих свойств и человеческих отношений и это следует учитывать судьям, а также психиатрам и психологам, привлеченным к судебному процессу по вопросам о разделе имущества.

Одна из основных проблем антропологии и психологии – это осуществление триединства психического процесса. При этом психическая патология, при которой такое единство нарушается, может помочь пониманию механизма такого триединства и тех феноменов, которые возникают при его нарушении.

Преобладание духовного компонента организует единство личности таким образом, что психические и соматические процессы становятся второстепенными, а содержанием сознания становятся идеи, имеющие однозначное значение и не допускающие приоритета субъективного толкования. Осуществлению таких идей посвящается деятельность личности, носящая творческий характер (независимо от того, что является тварным объектом), объединяющая все психические процессы. Патологическим вариантом такого приоритета духовного является одержимость идеей (идеями), при которой субъективное толкование происходящего и мнения других людей расцениваются как вздорные, бессмысленные и враждебные; реальность подменяется искусственным миром идей и рассуждений, связанных с однозначным истолкованием объективных явлений, субъективная жизнь не рефлексируется, соматические процессы проходят на автоматическом уровне, а связанные с соматическими недугами или болезнями симптомы игнорируются или вытесняются. Такая одержимость идеями может быть тотальной и продолжительной (фанатики), носить сверхценный (некоторые ученые, изобретатели, деятели искусства) или бредовый характер (реформаторский бред, паранойя), быть временной или продолжительной. Возникновение бреда с однозначным характером толкования действительности может быть следствием проекции во-вне результата разрешения внутренних конфликтов, когда обретение субъективной уверенности и самоценности требует объективизации, подтверждения вне субъективного пространства.

Разумеется, психологическая и биографическая картина такого приоритета духовной деятельности зависит от конституциональных и личностных особенностей и несет на себе их отпечаток. Соматические заболевания у таких лиц протекают скрытно, диагностируются чаще всего при катастрофических обострениях (например, инфаркт миокарда) и их диапазон по-видимому, достаточно ограничен и специфичен.

Преобладание субъективного компонента в триединстве психического процесса сопровождается многозначным истолкованием предоставленных нам культурой понятий и ценностей. Мир воспринимается как совокупность представлений, его центр смещается внутрь, переходя от гелиоцентрической орбиты к эгоцентрической, в язык постепенно утрачивает свой однозначный характер, необходимый для межличностных отношений и выполнения социальной функции и все больше приобретает признаки внутренней речи. Происходит аутизация личности с уходом от ставшего непонятным и неоднозначным внешнего мира и духовных ценностей, накопленных человечеством и предназначенных для жизни в обществе. В некоторых случаях при потребности представить мир в едином духовном пространстве возникает аутистическое творчество, нередко поражающее нас своим богатством и чарующей многозначностью. Попытка разрешить конфликты между объективными и субъективными значениями слов и понятий нередко вызывает бредовую проекцию, которая, как и все в аутиститческом мире, носит символический характер, смешана с аффектом, лишена логической целостности и законченности, свойственной личностям с приоритетом духовной деятельности. Соматические процессы при этом нередко лишаются своего автоматизма, соматическим ощущениям придается своеобразное, как у всех аутистов, толкование, субъективные соматические феномены значительно отличаются от тех клинических симптомов внутренних болезней, к которым привыкли врачи и которые служат основой терапевтической и иной другой диагностики. Разумеется, такая аутизация при преобладании психического субъективного компонента в триединстве личности имеет множество градаций, зависит от конституциональных, средовых и пусковых факторов и в зависимости от этого предстает во множестве субъективных феноменов, часть которых представляет клиническую картину шизофрении.

Наконец, преобладание соматического компонента в целостной психической деятельности приводит к тому, что объединяющим механизмом деятельности становятся аффективные потребности, обслуживающие жизнь тела. Такого рода лица становятся рабами своих, часто неосознанных желаний, причем именно в аффективном действии осуществляется единство. Такому действию потом придается приемлемое для общества толкование в принятых понятиях или это действие скрывается или прикрывается принятыми понятиями. Неосознанное, подсознательное, подавленное – энергетический источник таких действий, а запретность и неосознанность желаний – источник множества невротических расстройств, которые так точно и проницательно истолковывал Фройд. Многочисленные симптомы при таком преобладании соматического компонента целостного психического процесса являются следствием подавления и расщепления аффекта, когда «душа говорит языком тела». Разумеется, и здесь конкретные психологические и патопсихологические феномены зависят от конституциональных, личностных и средовых предпосылок, а духовный компонент психики, символы и обозначенные словами понятия служат для прикрытия и обороны. Зато какая цельность, какая полнота чувств проявляется в аффективном взрыве, часто неожиданном для того, кто «взрывается»!

Наши революции проявляются как социальный взрыв не во имя созидания нового, а для того, чтобы разрушить старое, «ввязаться в бой», не имея иной стратегической цели, кроме «ловли рыбок в мутной воде», начать бой, а там – будь, что будет. Из хаоса кристаллизуются новые социальные структуры и образования, подчиненные интересам отдельных людей или групп, и основанные на извлечении выгоды. Скорость извлечения выгоды – основа вновь создаваемых социальных образований, поэтому так процветает торговля сырьем, коммерция, связанная с извлечением немедленной выгоды от перемещения товаров и т.д.

Распад прежних социальных структур, существовавших при советской власти, был неизбежен (производство было бессмысленным, неконкурентноспособным, труд не оплачивался, патерналистская система распределения благ оказалась несостоятельной, т.к. блага не доходили до потребителей, раскрадывались, не соответствовали вложенному труду и заложенным в основе системы социалистическим идеям и т.д.) и катастрофичной, как атомный взрыв. Разрушилась основа тоталитарного социального строя – крупное производство, централизованное распределение, зависимость от центра, общественные объединения, связанные с совместным трудом и коллективными формами хозяйствования и владения собственностью. Структуры социального государства были разрушены, рабочие места утеряны, те крохи, которые государство раздает зависимым от него людям (детям, инвалидам, пенсионерам, старикам) не удовлетворяют даже минимальных потребностей, социальные программы свернуты или сворачиваются, государство существует как конклав, удовлетворяющий свои интересы за счет брошенного на произвол судьбы населения и заботится лишь о том, чтобы это население не объединилось для того, чтобы свергнуть это государство с его продажными или разложившимися институтами (по преимуществу – силовыми и налоговыми).

Значительная часть населения, лишившись прежнего социального статуса, работы и принадлежности к общественным группам, вынуждена выживать, не надеясь на помощь государства. Выживание в отличие от жизни «на миру» требует индивидуальных усилий, изворотливости и стремления к минимизации контактов с другими, за исключением связей для извлечения взаимной выгоды. Отношения между людьми определяются, в основном, способностью купить средства к существованию, т.е. деньгами, а так как общественные институты и идеалы разрушены, а внеэкономическое государственное регулирование (принуждение) отношений практически сводится к нулю, то основными общественными критериями становятся бедность и богатство. На первых порах после социального взрыва индивидуальное выживание было связано либо с «челночным бизнесом», требующим некоторого начального капитала, изворотливости, мобильности и пренебрежения навыками оседлой жизни (в том числе и этическими нормами), либо с натуральным хозяйством или естественным существованием, при котором выживание связано не с производством благ, а с использованием естественных ресурсов (индивидуальное сельское хозяйство, попрошайничество, бродяжничество, мелкое неорганизованное воровство и т.д.). Правила отношений между людьми в структурированном обществе с определенной общественной моралью и этическими нормами сменилось более архаическими нормами. Мораль лиц, лишенных собственности, репрессированных, растоптанных и лишенных личного достоинства – архаическая мораль – стала доминирующей среди основной массы деклассированного населения. Понятие «мое – твое» в значительной степени заменено понятием «твое - мое», право отнять и владеть чужим поддерживается силой и воровскими «законами», невыполнение которых в криминальном сообществе карается неизбежным и жестоким наказанием не в форме лишения прав, а в виде лишения жизни или причинения физического ущерба. В местах скопления и проживания деклассированных масс, лишенных индивидуальности людей – в местах лишения свободы, в армии, интернатах для детей, инвалидов и престарелых и пр. действуют не государственные, а воровские «законы». Вместе с воровскими законами в общество проникает и криминальная «феня», на которой говорит или «понятия» которой употребляет все большее количество населения. Армия, разложившаяся от культивирования насилия над своим же населением, превращенным во «внутреннего врага», нищеты и «дедовщины», опьяненная кровью беззащитных людей, борется не с врагом, а с теми, кто нарушает криминальные правила, говорит с уголовниками на их же языке, разделяя их «понятия» и постепенно превращаясь в их орудие.

Конечно, инстинкт выживания приводит к созданию новых объединений, которые сосредотачиваются вокруг выгодного производства (производство, связанное с использованием недр, совместные предприятия по производству пищевых продуктов и товаров повышенного спроса и т.д.). Вокруг этих объединений, прежде всего, организуется охранная структура, а также торговые предприятия, предприятия по обслуживанию, воспитанию детей и т.д. Рост благосостояния в этих новых объединениях приводит к формированию «государств в государстве», стремящихся к максимальной изоляции от криминального мира и взаимоотношений с окружающими на основе взаимной выгоды. Стабильность таких объединений носит временный характер, т.к. зависит от истощаемости недр, спроса на продукцию, затратности и доходности производства. Разумеется, эти объединения нуждаются в нравственных нормах и в государстве, как страже их интересов.

Существующие в социальном пространстве России добытчики-индивидуалисты, криминальные группы и созданные на основе выгоды объединения не обладают и не могут обладать стратегическим мышлением, ибо их деятельность связана с выживанием. Поэтому во всех этих группах процветает ксенофобия. Индивидуалисту, занятому перепродажей, наркобизнесом и другими занятиями, требующими личных усилий и способности «регулировать отношения» с государственными или «рекетирующими» органами, не нужны конкуренты да еще со своими национальными, клановыми, этническими и др. интересами. Новые производственные образования и связанные с ними структуры не хотят делить свои доходы с мигрантами, склонными вносить свои правила и порядки, дешево продавать рабочую силу и организовывать свои социальные структуры. «Вольнице», деклассированным элементам также не нужны мигранты, ибо они привносят в хаос свой (национально-этнический, экономический, социальный) порядок, что нарушает интересы «общаги» и вызывает потребность разорить и ограбить вновь созданные структуры. Лишь принятие криминальных законов, отказ от собственного достоинства и собственных корней дает возможность мигрантам слиться с криминальным миром, который в таком случае становится интернациональным. Единственное интернациональное сообщество в стране – это криминальное сообщество.

Раздробленному, атомизированному обществу и государству, которое претендует на представительство его интересов и защиту его прав, требуется, прежде всего, социальный мониторинг, четкое представление о том, что есть, каково социальное сознание в тех структурах, которые наличествуют, каковы реальные перспективы и направленность общественного развития в каждом объекте (село, город, производство), выявленном при мониторинге. Эти данные должны использоваться не для манипулирования массами, а для разработки стратегии развития общества Книга Татьяны Нефёдовой «Россия на перепутье» является примером такого непредвзятого мониторинга.

Государственные деятели должны обладать достаточной культурой, знаниями, способностью осмыслить и обобщить полученные объективные данные, дать им объективную оценку и разработать приемлемые для общества стратегические планы, вписав их в мировые тенденции. Для этого и нужна элита государственных деятелей.

Россия не встанет на ноги без разумной миграционной политики, без ликвидации ксенофобии. Бесконечные пространства Сибири, да и других территорий могут быть либо завоеваны ордами пришельцев с Востока и Юго-Востока, либо освоены с их помощью. Другого пути с учетом объективно сложившейся демографической ситуации нет. Лишь тщательный социологический, психосоциальный и экономический анализ ситуации может создать аппарат для разрешения этой проблемы и ликвидации ксенофобии в стране, где до настоящего времени оторвавшееся от своего народа государство лишь использует ксенофобию в своих целях.

Часть 4